"Перечеркнуть линию" Эгмонт/РокэЗвездная ночь. Теплый ветер треплет ковыли, играет соцветиями полыни, разнося горький аромат. Четвертинка луны яркая, как долька дыни. Весит себе на небе, не ведает печали. Пасутся кони. Тонконогие мориски, стреноженные и расседланные, пофыркивают, машут длинными хвостами, ласково толкаются мордами. Горит костер, у костра звенит гитара, люди поют о чем-то тягучем, летящем вместе с ветром. Пахнет испеченным на огне хлебом, мясом и вином. Оружие в ножнах отдыхает в тени шатров.
Но не всем по нраву песня и веселье. По крутому склону к ручью спускается тот, чье одиночество просит уединения. Ему бы вскочить на коня, да мчать к рассвету, удариться оземь, обернуться птицей и лететь туда, куда зовет сердце. Но нельзя. Смеются и поют люди – его люди. Топчут копыта коней травы – травы его земли. Не взлететь, не взвиться. Тяжелы оковы долга.
Тонкая ленточка иссушенного летней жарой ручья, вьется в глубоком овраге. Песчаные склоны осыпаются под ногами, стекают шуршащими струйками, выпрыгивают из-под сапога кузнечики и цикады.
У ручья прохладно, редкие валуны поблескивают в лунном свете как горбы морских животных, вода манит опустить в нее руки, прильнуть губами, смыть с себя степную пыль, а вместе с ней и прожитый день.
Пришедший к воде, опускается на корточки, оставляя во влажном песке глубокие следы от сапог, зачерпывает горстью быстрые струи, плещет в лицо. Капли скользят по длинным смоляным волосам. Отфыркивается, снова черпает. В растревоженной воде не разглядеть отражения – только лунные блики.
Говорят, проточная вода смывает и усталость, и боль, и все былое. Стоит лишь доверить ей свои печали: прошептать и отпустить. Пусть себе течет по перекатам, изливается в озеро, с грозовыми тучами летит в океан. И, наконец, растворяется.
В ночные звуки вплетается тихий шепот, но за стрекотом цикад не расслышать слов, вода из горсти каплями сочится сквозь пальцы. Чужая печаль течет, падает в ручей, оставляя круги, уносится в ночь. Но становится ли легче на душе? Кто знает.
Вновь порыв ветра гнет ковыли, гонит перекати-поле по отпечатавшимся во влажном песке следам, а тот кто их оставил лежит, завернувшись в плащ и ему снится то, что никакая проточная вода не смоет.
***
Он идет по темным гулким коридорам. Ни лучика света, ни дуновения ветра. Шаг, четырехкратное эхо, шаг. Если ты не знаешь куда идти, если нет в груди живого компаса – тебе ни за что не преодолеть троп Лабиринта.
-Рокэ…
Зовет его эхо, он не слушает.
- Иди к нам…
Чужие руки касаются его, легко, как паутинки. Он не поворачивает головы.
-Зачем ты туда идешь?
Сетуют голоса.
– Не нужно. Остановись.
В полной темноте перед глазами пляшут яркие молнии и пятна, хоть сомкнуты веки, хоть раскрыты. Но если ты знаешь путь – однажды ты придешь. Начинает светать. И вот уже не коридоры вокруг, а серый предрассветный сумрак, горы. На большом обломке скалы его уже ждут.
Статный мужчина поднимается, заслышав шаги, разворачивается, встряхнув светло-русыми волосами. Идет навстречу.
-Здравствуй, Рокэ.
-Здравствуй, Эгмонт. Как видишь, не слишком-то много времени прошло с нашей последней встречи.
Алва пытается шутить, фиглярски усмехается и разводит руками. Старательно не смотрит в серые глаза. Идет мимо, не подав руки, не раскрыв объятий. Садится на камне, поджав ноги.
-Вот скажи мне, Окдэлл, почему это каждый раз ты? Не отец, не дед, не кто-то из других мертвецов? – Всплескивает руками, пытается усмехнуться.
-Ты сам знаешь ответ на свой вопрос, - Эгмонт хмыкает, усаживаясь рядом – но я так понимаю, ты хочешь услышать от меня что-то о нечистой совести и о том, что преступник всегда возвращается на место преступления?
-Моя совесть чиста, - огрызается Рокэ, - тебе ли не знать. Не я устроил тот мятеж, подставив под палаческий топор свою шею. Я дал тебе выбор, и ты его сделал.
Бывший когда-то герцогом Окдэллом качает головой и обнимает своего гостя за плечи, тот не противится.
-Тебе не надоело начинать разговор каждый раз именно так? Или это ритуал?
-Это проклятый замкнутый круг! Мы все ходим кругами!
-Верно подмечено, - Эгмонт смотрит на него, любуется, а в глазах светлая печаль и смертная тоска, - как известно, нам завещали ходить кругами. Вот и ходим. От излома к излому.
Рокэ трясет головой, черные пряди путаются и падают ему на лицо.
-А я не хочу. Понимаешь? Я не козленок на веревочке, чтобы ходить по кругу.
-Понимаю, - Эгмонт поправляет его волосы, гладит по щеке – я теперь многое понимаю.
-Слышал бы ты себя со стороны, - Алва дергает плечом и отстраняется - вылитый Святой Алан. Смирение, мудрость, равнодушие. Ты проклятый булыжник, Окдэлл. Меня тошнит от твоего тона и от твоей непрошибаемости. Когда ты был жив, с тобой хоть поговорить можно было нормально. И за что мне такое наказание? Да я лучше бы с Рамиро встретился, да хоть с Эрнани! С кем угодно, только не с тобой.
-Так встреться и поговори, - Эгмонт наконец-то тихо смеется, – это не я тебя заставляю сюда приходить. Ты сам. А твои предки – достойные собеседники. А на язык остры так, что тебе еще расти и расти.
-Они правда все здесь, в Лабиринте? – Рокэ вздыхает и опускает голову, разглядывая лишайники, покрывающие осколок скалы на котором они расположились, - Ты можешь меня к ним отвести?
-Все, рожденные после прошлого великого Излома здесь. Я говорил тебе: пока Ракан не завершит круг, души не покинут этого мира. В этом смысл обновления. Мы не можем вернуться в мир, потому что Изначальные Твари сторожат выход, но и покинуть его не в силах. Остается только ждать и смотреть.
-Отвратительно. Отвратительно думать, что за каждым моим шагом следит вся моя и не только моя родня, до кошки знают какого колена.
-Эсператия и Книга Ожидания говорят, что за каждым нашим шагом следит Создатель. И никого это не удивляет. В действительности все немного иначе.
-О, что я слышу, - Рокэ ёрничает – ты наконец-то признал, что в действительности все не так, как написано в книжке! И что же ты такой умный только после смерти, а?
-Потому что смерть меняет все…
-Прекрати! – Каннэлийский герцог сверкает глазами и со всей силы ударяет кулаком по ноге Эгмонта, - Слушать больше не могу твою благостную пафосную чушь! Я привязан к тебе. Как тот самый козленок . Я хочу жить, я хочу любить. Любить живого, а не мертвого! Того кто будет рядом со мной тогда, когда нужен, а не тогда когда я до полусмерти пьян или погружен в воспоминания. Ты бесполезен. Ты – камень на моей шее. Мое проклятье.
Эгмонт тянет его к себе, прижимает к широкой груди, позволяя уткнуться, выплеснуть бессильную ярость. Молчит, гладит по волосам. Здесь, в Лабиринте, герцог Алва, Ракан, Первый Маршал и всеобщая надежда и опора, может позволить себе зло орать обвинения, разбивать костяшки пальцев о скалу и прижиматься к чужой груди в поисках поддержки и утешения.
-Эгмонт, почему все это так? Все эти долги и обязанности висят на мне как цепи. Эта проклятая политика - как кость в горле! А вокруг одни бездарности и идиоты. Все эти враги и злопыхатели мне на один зуб. Ни любви, ни ненависти. Мне кажется, я увяз той весной в Рейнквахе и никак не могу выбраться. Что я тону там, а мое чучело носит маршальскую цепь. Понимаешь?
-Понимаю, ласточка моя, понимаю, - Эгмонт поднимает его за подбородок, смотрит во влажно блестящие синие глаза, любимые глаза, - я в тебя верю. Я знаю что ты найдешь выход. Сердцем знаю. Вся наша жизнь – это тоже Лабиринт. Порой нам кажется, что мы заблудились, зашли в тупик, и нет сил идти дальше. Но поверь мне, выход есть. Больше всего в жизни я сожалею о том, что я здесь, а ты там. Если бы у меня был второй шанс, я бы все сделал иначе. Я бы шел рядом с тобой, не боялся говорить то, что на сердце, не оглядывался бы на то, что написано в книгах, не слушал бы сладкоголосых лжецов. Но та линия, которая разделила нас, уже прочерчена.
-Если бы у тебя был второй шанс… - эхом повторяет Рокэ, и выражение его глаз меняется, в них вспыхивает искрами какая-то новая идея, - Второй шанс. Ха, а выход там же где и вход, да, Эгмонт?
-Да. Ты что-то придумал?
Рокэ отстраняется от его груди, быстрым легким движением вскакивает с камня, как птица. Улыбка делает его моложе.
-Узнаешь в свое время. Но учти, если у тебя будет второй шанс, я желаю услышать все то, что у тебя на сердце. Там, где мы сможем говорить о любви без привкуса смерти. Без твой проклятой улыбочки с оттенком «я сожалею». Ты будешь моим щитом, моей опорой. Ведь, если очень хочется, линию можно перечеркнуть, не так ли?
Эгмонт улыбается ему, и горный пейзаж начинает таять.
***
В сон врываются трели жаворонков и шорох ветра в травах, фырканье коней и неторопливый говор всадников. Занимается рассвет.
Тот, кому вечером было очень одиноко, открывает глаза с улыбкой на устах. Ему кажется, что вместе с солнцем этот мир озаряет новая надежда.